СКАРЯТИН Николай Яковлевич (1821 год с. Троицкое Малоархангельский уезд Орловская губ.— 28.04.1894 год с. Тесово Сыченский уезд Смоленская губ.).

Государственный и военный деятель, участник Крымской войны, казанский воевода (с 1867 по 1880 гг.).

Потомок древнего дворянского рода, имеющий в ближайшем родстве многих высокопоставленных особ, приближенных ко двору: его отец Я. Я. Скарятин, был женат на княжне Н. Г. Щербатовой. Николай родился в в имении отца, селе Троицком (Малоархангельского уезда, Орловской губернии). После своего учения он состоял на военной службе и участвовал в Севастопольской кампании; затем жил в Курской губернии, где был предводителем дворянства. Будучи председателем Курского губернского комитета по подготовке крестьянской реформы 1861 года, предложил установить крестьянский надел в 1 десятину. В результате проведения крестьянской реформы СКАРЯТИНУ удалось отрезать у своих крестьян более 37% пахотной земли. Кстати, он - владелец многих земель в Курской, Орловской и других губерниях.

С 28 октября 1866 года до 1880 года СКАРЯТИН служил в Казанской губернии. Он отличался особой неуемностью своего деятельного характера, которая нередко переходила все обусловленные пределы дозволенного. А выливалось все это в лавины разносов, которые обрушивались на головы нерадивых чиновников да лиц, несущих по воле своей определенную общественную службу и допускавших в ней существенные огрехи. О «зверствах» и «грубости» казанского губернатора ходили легенды. Впрочем, некоторые из них имели место быть.

Как-то раз, в самом начале своей службы в Казани, когда Николай Яковлевич особенно усиленно «наводил порядок» в городе, ехал он в своей пролетке по улице Черноозерской, что находилась на территории I полицейской части. В это время навстречу ему мирно вышагивал помощник пристава V полицейской части господин N, случайно оказавшийся здесь. Следует заметить, что в ту пору губернатор еще не знал в лицо всех чинов полиции (позднее он знал их всех, и не только в лицо, но и по фамилиям!). А посему СКАРЯТИН, приняв господина N. За местного помощника пристава, остановил его, поманил рукой к себе на середину улицы и в глубоком молчании указал пальцем своим куда-то вниз под пролетку, на мостовую. Господин N, будучи образцом старого, трепетно преданного начальству служаки, несмотря на свой почтенный возраст, живо подбежал к пролетке и внимательно посмотрел по направлению указующего перста, но ничего, кроме следов лошади, там не нашел и в непонимании пожал плечами. Это замешательство подчиненного «завело» губернатора, и он громогласно вопросил: «Что на мостовой?». Господин N, не зная, как ответить, смиренно указал, что здесь ничего нет, кроме лошадиных следов. «А навоз?! Сними кивер и убери!». Помощник пристава поспешно снял со своей лысой головы огромный лакированный кивер и руками в белых лайковых перчатках очень аккуратно и старательно собрал лошадиный навоз и перебросил его через чугунную решетку Черноозерского сада. Удовлетворенный этим губернатор стремительно удалился, а господин N. Обтер кивер перчатками и, поблагодарив Бога за столь счастливое избавление, поспешил в свою полицейскую часть.

Конечно же, пример этот особенный, можно сказать, «выдающийся», но одно бесспорно - появление на улицах города губернатора в своей маленькой одноместной пролетке, которую называли не иначе как «эгоистка», ввергало в пучину страха и трепета любого полицейского. Здесь невольно приходит на память свидетельство одного старожила Казани, служившего во времена СКАРЯТИНА пожарным: «И беда была, едешь на пожар, а душа дрожит: а ну, как приедешь после губернатора, зубов многие не досчитаются!».

Страсть закипала в крови энергичного Николая Яковлевича, когда он узнавал об очередном пожаре. Забывая о своем высоком чине и положении, он вскакивал в «эгоистку» и стремительно мчался на пожар, где активно участвовал в борьбе с огнем, выполняя подчас обязанности брандмайора.

С провинившимися чиновниками губернатор разбирался быстро и строго. Чаще всего увольнял по «страшному» третьему пункту, то есть без права возвращения на государственную службу. Правда, с законом в этом плане СКАРЯТИН не очень считался – «лишь бы внушить побольше страху, ну а затем можно и помиловать». Поэтому нередко бывали случаи, когда «кающегося грешника» сначала увольняли по третьему пункту, а через некоторое время вновь принимали на службу и так вплоть до следующего увольнения и обратного приема...

Особенно любил СКАРЯТИН вызывать провинившихся во дворец «для личных объяснений». Делалось это с немалым артистизмом и большой долей иронии, переходящей нередко в откровенную грубость. Очевидец тех уже далеких от нас событий рассказывал такой, на первый взгляд, забавный, а в большей степени поучительный случай.

Однажды Николай Яковлевич прослышал, что один из становых приставов (стан - административно-полицейский округ в уезде) получил взятку в виде огромного ведерного самовара. Мздоимец был вызван в Казань к губернатору вместе со злополучным самоваром. В приемной Скарятина на глазах многочисленных просителей и чиновничества становой просидел с самоваром на руках более трех часов, испытывая неимоверные физические и в большей степени моральные страдания. Когда руки наказуемого уже не держали самовар, а сам он чуть не терял сознание от стыда, появился СКАРЯТИН. Николай Федорович с присущим ему артистизмом стал расспрашивать, что это за самовар и почему он держит его в руках, не получил ли он его в наследство от своей мамаши, при этом давал нелицеприятные характеристики последней.

Порой самодурство губернатора не знало границ. Режиссера казанского городского театра он просто избил и вырвал клок волос из бороды только за то, что тот начал спектакль, не дождавшись сильно запоздавшего губернатора. Заподозрив, что в пароходном буфете рыба несвежая, велел выбросить в Волгу весь пароходный запас хорошей и абсолютно свежей рыбы.

При всем этом в частной семейной жизни он слыл аристократом и джентльменом. И в этом немалую роль играла добрая и любимая всеми жена его Прасковья Ивановна. Впрочем, говоря о СКАРЯТИНЕ, нельзя не упомянуть имя казанского полицмейстера Я.Н.Мосолова, который имел большое влияние на губернатора и нередко в затруднительные минуты охлаждал его чрезмерный пыл и предохранял от принятия опрометчивых решений.

Незыблемость положения СКАРЯТИНА его современники объясняли снисходительным отношением к нему высших властей вследствие неосторожного убийства на великосветской охоте его родного брата Владимира - егермейстера Высочайшего двора. Впрочем, так это было на самом деле или за этим скрывалось что-то более весомое, сегодня судить трудно. Удивительно было то, что, несмотря на все его самодурство, грубость и «забвение человеческого достоинства в подчиненном» казанские обыватели относились к нему без озлобления и даже с некоторой долей симпатии. Ведь такого образцового порядка, как при СКАРЯТИНЕ, город не знал никогда. Характерной чертой в административной деятельности Николая Яковлевича было четкое и обязательное выполнение данного обещания. Тому примером может быть история с перестройкой казанского городского театра.

В ночь с 3 на 4 декабря 1874 года театр в очередной раз сгорел. Пожар вспыхнул часа через полтора после окончания представления комедии «Горе от ума» от поджога, который устроил театральный ламповщик Влас. Как впоследствии сознался злоумышленник, он сделал это «по причине досады на его увольнение от службы, так как через несколько дней должно было начаться газовое освещение театра». Ни усилия пожарных, ни энергия и хлопоты губернатора СКАРЯТИНА спасти театр не смогли. Он сгорел полностью. После пожара Николай Яковлевич подошел к антрепренеру П.М.Медведеву и торжественно объявил: «Формируйте оперу: на будущий год 1 октября будете уже играть в новом театре».

СКАРЯТИН сдержал свое слов. 1 октября 1875 года театр принял первых зрителей. По своим размерам и благоустройству он считался одним из лучших в российской провинции, уступая пальму первенства лишь Варшавскому и новому Одесскому театрам. Обширный пятиярусный зрительный зал свободно вмещал до 1150 человек, сохраняя при этом высокий уровень акустики. Но, пожалуй, самым запоминающимся в новом театре был главный занавес, расписанный известным театральным художником, академиком Михаилом Ильичем Бочаровым. Занавес давал аллегорическое изображение известного пролога поэмы А.С.Пушкина "Руслан и Людмила". Вспомните: У лукоморья дуб зеленый, Златая цепь на дубе том - и зримый образ занавеса встанет перед вашими глазами. К сожалению, этот, как писали в то время, «удачнейший памятник русской декорационной живописи», как и «скарятинский театр", сгорели в 1919 году.

Нельзя не упомянуть и еще об одном событии, которое поставило Казань в один ряд с обеими столицами. Речь идет об устройстве в городе конно-железных дорог.

В России конка впервые появилась в Петербурге в 1860 году, сначала как грузовая, а с 1864 года и как пассажирская. Вопрос об устройстве в Казани линий конно-железных дорог был поднят Городской думой в начале 1870 года. Губернатор и здесь не остался в стороне. Как страстный борец за благоустройство города, он принял самое непосредственное участие в организации строительных работ. Но дело было новое и технически сложное, поэтому к практическому воплощению проекта приступили лишь четыре года спустя. Тем не менее холодным и пасмурным утром 2 октября 1875 года все было подготовлено к торжественному открытию двух первых линий - от Толкучего рынка до Волжских пристаней и от Толкучего рынка до Суконной слободы. Двенадцать нарядных, разукрашенных зеленью и флагами вагонов, запряженных парами лошадей, выстроились на дамбе (ныне Кировская дамба), где происходила церемония открытия. Архиепископ Казанский и Свияжский АНТОНИЙ, отслужив молебен, окропил святой водой рельсы и вагоны, после чего присутствующим почетным гостям во главе с губернатором было предложено обновить дорогу, прокатившись до Казани. В два часа дня по свистку конно-железный поезд двинулся в сторону города. Казань стала первым провинциальным центром, где появилась конка.

Позже, выйдя в отставку, СКАРЯТИН жил в своем имении при селе Тесове (Сыченского уезда, Смоленской губернии), где и умер. Похоронен на кладбище села Мелюкова.